Лети, светлячок [litres] - Кристин Ханна

только и всего. Ну хорошо, пусть перед сном один-два бокала вина – и что с того? У меня все под контролем, я в любой момент могу завязать.

Господи, как же голова болит. Это она виновата. Мать. Они с Марджи на пару меня предали – вот что в этой истории самое жуткое. От матери ничего другого и не жди, это я и так знала, но Марджи… Марджи всегда была для меня утешением. Такое предательство с ее стороны – удар, с которым мне не справиться.

Эта мысль обратила мой гнев в унылое отчаянье, я высунулась из-под одеяла, на ощупь открыла ящик тумбочки и нашарила таблетки.

По-твоему, это предательство?

Голос Кейт выдернул меня из кокона воспоминаний, и я осознала, где нахожусь: лежу на больничной койке, мое тело подключено к аппарату искусственной вентиляции легких, в голове просверлена дыра, а перед глазами проносятся кадры из жизни.

– Мне тогда совсем дерьмово было, – тихо проговорила я.

И ведь они пытались мне помочь.

Как же я этого не заметила? Как просмотрела очевидное?

Но сейчас-то ты видишь?

– Хватит, хватит, хватит. Я больше не хочу. – Я закрыла глаза.

Ты должна вспомнить.

– Нет. Я забыть должна.

3 сентября 2010, 14:10

Полицейский детектив стоял в центре больничной комнаты ожидания, широко расставив ноги, – даже случись землетрясение, его с места не сдвинуть. Он сосредоточенно изучал что-то в блокноте.

Джонни огляделся. Стулья придвинуты к столу, а на середине стола приготовлены две коробки салфеток. Рядом с Джонни сидела Марджи. Она старалась держаться прямо, но удавалось ей это плохо, Марджи то и дело сутулилась. Джонни позвонил ей почти на рассвете, а в четверть десятого их самолет из Аризоны уже приземлился. Бад остался ждать внуков из школы, а Мара помчалась в больницу.

Джонни и Марджи уже бывали в этой комнате – именно здесь хирурги сообщили, что полностью удалить раковые клетки из организма Кейти им не удалось, что метастазы распространились на лимфатические узлы и что придется принимать решения, от которых зависит качество жизни пациентки. Вспомнив все это, Джонни взял Марджи за холодную, узловатую руку.

Полицейский прокашлялся, и Джонни посмотрел на него.

– Отчет по токсикологии еще не готов, но при осмотре квартиры мисс Харт мы обнаружили различные рецептурные препараты, в основном викодин, ксанакс и амбиен. Свидетелей аварии мы пока не нашли, однако, по нашей гипотезе, которая основывается на анализе места происшествия, пострадавшая ехала по улице Коламбия-стрит с превышением скорости – в этом месте допустимая скорость составляет пятьдесят миль в час. Шел дождь, она направлялась к берегу и на высокой скорости врезалась в бетонную опору.

– А следы торможения есть? – спросил Джонни.

Он услышал, как Марджи тихо ахнула, и понял, что для нее этот вопрос неожиданный. Следы торможения на месте автомобильной аварии означают, что водитель пытался затормозить. А отсутствие следов свидетельствует о чем-то другом.

– Не знаю, – ответил следователь.

Джонни кивнул:

– Спасибо.

Когда полицейский ушел, Марджи повернулась к Джонни. Он увидел слезы в ее глазах и пожалел, что задал этот вопрос. Его теща и так настрадалась.

– Прости, Марджи.

– То есть, по-твоему… она нарочно туда врезалась?

Ее вопрос словно вышиб из него весь воздух.

– Джонни?

– Ты в последнее время чаще меня с ней виделась. У тебя самой какое впечатление сложилось?

Марджи вздохнула:

– По-моему, весь последний год ей было очень одиноко.

Джонни встал и, сославшись на то, что ему надо в туалет, вышел в коридор, где привалился к стене.

Когда он наконец поднял взгляд, то увидел в противоположном конце коридора дверь с надписью «Часовня».

Когда он в последний раз заходил в церковь?

На похоронах Кейт.

Джонни подошел к двери, открыл. За ней оказалось небольшое узкое помещение, выглядевшее аскетично – несколько скамей и импровизированный алтарь. Первое, что Джонни отметил, – это тишина. А затем взгляд его упал на девушку на передней скамье. Она сидела ссутулившись, опустив голову, так что виден был лишь хохолок розовых волос.

Ступая по ковру, который заглушал шаги, Джонни медленно приблизился.

– Ничего, если я с тобой посижу?

Мара настороженно покосилась на отца, и он понял, что она плакала.

– Я не могу тебе запретить.

– А ты хотела бы запретить? – тихо спросил он.

В отношениях с дочерью он наделал немало ошибок и не хотел давить на нее в тот момент, когда Мара пришла побыть наедине с собой. Она долго смотрела на него, а затем медленно покачала головой. Мара выглядела совсем юной, подростком, который вырядился на Хэллоуин, чтобы привлечь к себе внимание.

Джонни осторожно сел рядом и, немного помолчав, спросил:

– Когда молишься, становится легче?

– Пока нет. – Глаза у нее снова наполнились слезами. – Знаешь, как я на прошлой неделе обошлась с Талли?

– Нет.

– Это из-за меня она здесь.

– Что ты, солнышко, не из-за тебя. Она попала в аварию. От тебя это не зависело…

– И ты тоже виноват! – В голосе Мары звенело отчаянье.

Что на это ответить, Джонни не знал, однако прекрасно понимал дочь, поскольку чувствовал то же самое, что и она. Они бросили Талли в беде, вычеркнули из своей жизни, оставили одну, и вот как все обернулось.

– Я так больше не могу! – Всхлипнув, Мара вскочила и метнулась к двери.

– Мара! – крикнул он отчаянно.

В дверях Мара остановилась и обернулась.

– Не изводи себя, – попросил он.

– Слишком поздно, – тихо произнесла она и скрылась в коридоре.

Дверь захлопнулась. Джонни медленно встал.

Каждой клеткой чувствуя все до единого из своих пятидесяти пяти лет, он вернулся в комнату ожидания, где, устроившись в углу, вязала Марджи. Он сел рядом.

– Я снова пыталась до Дороти дозвониться, – немного погодя сказала Марджи, – но она не отвечает.

– А она точно прочтет записку, которую вы с Бадом ей в дверях оставили?

Марджи поникла.

– Рано или поздно – да, – ответила она. – Надеюсь, что не слишком поздно.

3 сентября 2010, 14:59

В тот прохладный сентябрьский день Снохомиш утопал в осенних красках – опавшие листья усыпали тротуары, парковки и набережные. Стоя за прилавком на фермерском рынке, Дороти Харт смотрела на ставший частью ее жизни пейзаж и подмечала осколки красоты. Последние ветки цветущего шиповника в красных ведрах у Эрики в киоске напротив, молодая женщина с пухлым кудрявым младенцем, пробующая копченый лосось у Кента, маленький мальчик прихлебывает из картонного стаканчика домашний яблочный сок – фермерская ярмарка переливалась оттенками, радовала глаз зрелищами, ласкала слух россыпью звуков. Каждую пятницу с полудня и до пяти вечера эта оживленная ярмарка занимала небольшой пятачок всего в паре кварталов от исторического центра городка. Словно шапки мороженого, белели здесь крыши киосков, а под ними раскидывались